На белой стене — 31 прямоугольное зеркало. Каждое размером в обычный лист формата А4. На зеркалах пятна — это дыхание. Дыхание художника. Весь 2017 год он дышал на стекла и фиксировал свое дыхание. Дышал каждый из 365 дней года. На выставку «Элитарно-демократическое искусство» в Художественном музее Лихтенштейна попало его «майское дыхание». Я не случайно прибыла в Вадуц, но с художником свел случай. Оглядевшись по сторонам, точнее, бросив взгляд на картины, я спросила Юрия Альберта: что есть суть элитарно-демократического искусства? Известный московский концептуалист улыбнулся, за ним и за его словом я потянулась. Кстати, слово «концептуализм» происходит от латинского «conceptus» (мысль, понятие).
Вы развивались в Москве, в замкнутом, но самоопределившемся мире нового художественного направления, названного «концептуализм». И вдруг дверь открылась. Появилась возможность увидеть, что делают другие, и показать свои работы. Как вы себя почувствовали?
Прекрасно, но непривычно. Потому что появился массовый зритель, который не понимал работы с первого взгляда, как это было среди коллег. Об этом, собственно, и говорит название выставки: «Элитарно-демократическое искусство».
Уточните, пожалуйста, московский концептуализм относится к какому времени?
На этот счет есть разные мнения, но, по-моему, к периоду с 1971 по 1990 год.
А что случилось в девяностые?
Мы все остались живы и продолжаем работать, но все пошли своими путями. Хотя кто-то считает, что общность еще сохраняется. А я — что как импрессионизм закончился в 1886 году, так и московский концептуализм в 1990-м закончился. Но вернемся к выставке.
Зал первый
Первая работа — это моя фотография на зимней московской улице. Это 1978 год. Я несу на себе плакат с надписью: «Юрий Альберт все выделяемое им тепло отдает людям». Считается, что искусство должно служить людям. Как оно должно им служить? Самый абстрактный путь — отдавать людям тепло. А как они его получат — это уже их проблемы. Я отдаю его в пространство.
А вот другая работа. Кажется, это была вообще первая работа социальной направленности в современном русском искусстве. У меня можно было заказать помощь по хозяйству: взять бланк заказа и заполнить его. Что вам нужно? Cходить за хлебом, посидеть с детьми, помыть пол? И я приходил и выполнял эти работы, то есть художник помогал очень конкретно: мыл пол, ходил за кефиром.
Бесплатно?
Естественно. Такой был проект. Исходя из предположения, что искусство — это помощь людям.
А искусство должно помогать людям?
А это вопрос не ко мне, а к зрителю. А я пытаюсь, чтобы… Чтобы не я отвечал на вопрос, а ответ возникал в голове у зрителя…
Хорошо, вот сейчас я задаю вам вопрос: искусство должно помогать людям?
Искусство ничего и никому не должно — есть и такой вариант ответа. Но то, что я пытаюсь сделать, — не отвечать на вопросы зрителей, а стимулировать зрителя самому задавать мне вопросы или лучше себе, и самому пытаться на них ответить…
А как вам может зритель задавать вопросы?
Непосредственно или мысленно. Не важно… Дело в том, что мы, приходя в Третьяковскую галерею, точно не знаем, где искусство: это то, что висит на стене, или то, что происходит в нашей голове? Без нас любые картины — это все лишь разноцветная грязь на старых тряпках. Пока мы о них не подумали, это искусством не становится. Я пытаюсь стимулировать искусство в вашей голове.
Это было началом вашего творчества и этой конкретной выставки. Что было дальше?
Видите — посередине зала на подиуме стоит большая стеклянная банка, как для маринованных огурцов или варенья? В ней в 1979 году законсервирован воздух из Государственной Третьяковской галереи.
Есть ведь и такая модель: искусство — в воздухе между картинами в музее, в том, что называется музейной атмосферой. Вот здесь и сохранен воздух музея, та аура, которая возникает, когда мы входим в музей, воздух, которым мы дышим, стоя возле картин. Воздух искусства 1979 года.
А дальше?
Потом были текстовые работы. «Приму в подарок работы таких-то художников» или «Я работаю под влиянием таких-то художников», или прямой вопрос: «В какой традиции сделана эта работа?».
Когда вы читаете «Я работаю под влиянием таких-то художников», вы сразу думаете: а в чем это влияние выражается? Вы же не видите эти работы, но вы видите этот текст, который сам является работой художника. Или «Как получилось, что я сделал эту работу и сделал именно так?»…
Вопросы, на которые невозможно дать ответы, но они возникают перед работами любого художника — мы смотрим на Джоконду и думаем: почему она именно такая, и как это получилось?
А насколько ваши работы востребованы музеями для выставок?
Когда я делал эти работы, в советское время, это не было востребовано никем, кроме пары друзей. Сейчас это довольно известные вещи, которые публикуют в каталогах, книгах, выставляют.
Все принадлежат вам?
Какие-то работы мне, какие-то — музеям и коллекционерам. Следующий этап. Каждый молодой художник должен найти место в истории искусства: на кого он ориентируется, к какой традиции он принадлежит или, наоборот, от кого он отталкивается. Я делал работы в стилях разных важных для меня художников, в которые вставлял утверждение, что я этим художником не являюсь: «Я не Базелиц», «Я не Джаспер Джонс», «Я не Вадим Захаров».
Были еще работы с использованием образов из детских книг. Такие антидюшановские работы, которые не годятся ни на что, кроме как быть картинами. Не потому что они хорошие — ясно, что они не очень хорошие, а потому что они про художников, на холсте, маслом, и висят на стене.
Вы сказали: ясно, что не очень хорошие?..
Дело в том, что я не занимаюсь живописью. И в этом смысле — это просто срисованные увеличенные иллюстрации. Это разные вещи: хорошая работа и хорошая живопись. Живописью я не занимаюсь. Я могу ее любить, ценить, но…
То есть человек может быть художником совершенно… я даже не знаю, как сказать…
Может.
…Не умея создавать живописную работу?
Да, может. Сейчас произведение искусства вообще не обязано быть картиной или скульптурой, это может быть и идея, и объект, и движение… Все что угодно… даже просто телепатическая передача мысли.
Что было потом?
Серия 2001 года. «Мои любимые книги». Я подумал, что русскому искусству очень часто инкриминируют излишнюю литературность. Настоящей высокой абстракции типа Ротко в послевоенной России не было. А есть теория, что художник в своих работах восполняет то, чего ему не хватает в истории искусства. Я попытался сделать из литературы живопись. Сжигал свои любимые книжки и сам делал пигмент, используя пепел этих сожженных книг. Смешивал пепел со связующим веществом и наносил на холст. Причем все картины моего роста и моей ширины плеч — они одновременно и мои автопортреты. Мы есть то, что мы читаем.
Каждая картина так и называется: «Картина, написанная пеплом, образовавшимся при сожжении такой-то книги». Рядом видео — как это все происходило. В итоге получились такие скучные работы, как было принято в Европе в 70-е годы. Это монохромная живопись. У нас ее действительно не было.
Как публика относилась к вашему процессу сжигания книг?
Это зависит от страны. В Германии воспринимается довольно остро, в России — не так остро. Но мне была важна не столько ассоциация с нацистским уничтожением книг — древние греки сжигали мясо жертвенных животных, считая, что боги питаются дымом…
Зал второй
Эту серию, «Элитарно-демократическое искусство», я начал в 1987 году, когда открывались первые легальные выставки. В Москве народ на них ломился, стояли очереди — все хотели посмотреть на то, что еще недавно не разрешали… Возникала непривычная ситуация: очень маленькая группа людей понимала, о чем идет речь, а остальные начинали задавать вопросы: «А что это? А почему вы считаете, что это произведение искусства? А вы рисовать-то умеете?»
Как вы на такие вопросы отвечаете?
По-разному. Я стараюсь отвечать доброжелательно. Это базовые вопросы, и очень важно о них не забывать. В этом преимущество нашей страны — у нас такие вопросы все еще задают!
Я сделал такую серию работ, где вывернул эту ситуацию наизнанку. Вот перед вами серия картин (смотрю на большого размера цветные холсты с росчерками, прим. МК). Профессионал примет их за большие экспрессивные абстракции. Но если бы на эту выставку пришла секретарша, знающая стенографию, то она была бы единственной, кто понимает, что эти надписи — записанные стенографическими значками фразы.
И что здесь написано?
На желтой: «Я люблю современную живопись». На двух черных… На первой — «Понятное по форме, непонятное по содержанию», на другой — наоборот: «Непонятное по форме, понятное по содержанию».
Это вами рожденные фразы?
Иногда бывают цитаты, но не в этом случае. (Мы проходим вдоль стен, на которых висят работы с зашифрованной информацией сигнальными флажками для моряков, языком жестов — для глухонемых, шрифтом Брайля — для слепых.)
Зал третий
Это выставка Ван Гога для слепых. (Я медленно повторяю, переваривая информацию, прим. МК.) Это выглядит как выставка из белых картин, но если подойти, то можно понять, что на них надписи шрифтом Брайля для слепых. Каждый планшет содержит описание одной картины Ван Гога, сделанной им самим в письмах брату Тео.
Трогать можно?
Да. Описания на немецком языке. Это инсталляция про поиск идеального зрителя: слепой может прочесть вангоговский текст, но не понимать контекста современного искусства, зрячие зрители смогут понять мои игры с семантикой, но не могут прочитать сам текст. Получается, что идеальный зритель этой инсталляции должен быть одновременно и слепым, и зрячим.
Это одна из моих последних работ — I am Still Alive. Я дышал каждый день на зеркало и нашел способ дыхание зафиксировать. Это вообще-то годовой проект, но здесь выставлена только часть: «Май 2017 года».
А это — увеличенные и перенесенные на холст копии советских карикатур на тему современного искусства. Был такой жанр в те времена, когда критики современного искусства было много, а само искусство никто не видел. В журнале «Крокодил», который выходил миллионными тиражами, довольно часто были карикатуры по поводу искусства, и эти журналы листали там, где не только современного искусства, вообще никаких музеев не было, люди искусства в жизни не видели. Это было интересно устроено: художники, которые сами ничего толком не знали, придумывали какой-то модернизм, потом делали на него карикатуры, а потом их смотрели люди, которые только из этих карикатур и могли узнать о модернизме. Это довольно странная интеллектуальная конструкция вокруг непонятно чего…
Вот такой чудный разговор вокруг работ художника Юрия Альберта произошел в день открытия его выставки в Вадуце. Художника пригласили на съемки фильма, и я досматривала работы в остальных залах в одиночестве. Иногда смеялась, удивлялась все время.
Выставка «Элитарно-демократическое искусство» в Художественном музее Лихтенштейна продлится до 20 января 2019 года. Städtle 32, Vaduz, www.kunstmuseum.li
Уважаемые читатели «РШ», специально для вас мы запустили канал в мессенджере Telegram. Подписывайтесь на нас — вы будете узнавать новости о Швейцарии, а также свежую аналитику из первых рук и максимально оперативно. Благодарим вас за то, что вы с нами!
Перепечатка текста и фотографий aboutswiss.ch разрешена на условиях размещения ссылки на оригинал материала на нашем сайте.